Естественно, все неразрешенные конфликты на постсоветском пространстве имеют немало черт, отличающих их друг от друга, но со стороны, особенно с точки зрения большинства ведущих стран, они кажутся практически идентичными. Такое стирание индивидуальных очертаний во многом объясняется уходом этих конфликтов на периферию международного внимания, что было, с одной стороны, связано с относительной стабильностью, с другой – с утратой надежды на скорое разрешение конфликтов путем переговоров. Поэтому, в особенности в свете последних кавказских событий, представляется целесообразным проанализировать текущую ситуацию и попытаться продумать возможные модели развития событий в зонах «забытых» конфликтов, в частности, грузино-абхазского.

Грузино-абхазский конфликт, как известно, был единственным на постсоветском пространстве, разрешением которого занимались на самом высоком международном уровне – под эгидой ООН, при содействии России и участии в качестве наблюдателей США, Великобритании, Германии и Франции. Ситуация в зоне конфликта четыре раза в год подробно описывалась в докладах Генерального секретаря ООН Совету Безопасности ООН, по итогам которых принимались две резолюции и два заявления Председателя СБ ООН в год. Абхазия и Грузия на переговорах имели статус сторон в конфликте, в качестве которых они подписали множество документов, в том числе сыгравших существенную роль в поддержании режима прекращения огня, возвращении беженцев и решении многочисленных гуманитарных проблем. В Сухуме функционировал Офис по правам человека ООН, работали десятки международных и неправительственных организаций, внесших большой вклад в решение таких задач как разминирование, обеспечение продовольствием, медикаментами и товарами первой необходимости пострадавшего от конфликта населения, восстановление школ, больниц, объектов транспортной инфраструктуры, осуществление проектов по поддержке развития гражданского общества и т. п. Особую значимость эта помощь имела в условиях жестких санкций СНГ, ограничивавших торгово-экономические и транспортные связи Абхазии с Россией, а также препятствовавших передвижению граждан.

Естественно, отношения непризнанной Абхазии с международными организациями и государствами, участвовавшими в урегулировании конфликта, нельзя назвать безоблачными. Главной проблемой, порождавшей все прочие, было их стремление к осуществлению всех проектов с санкции Грузии в целях демонстрации распространения ее юрисдикции на территорию Абхазии. Кроме того, в первые годы после окончания конфликта первоочередные гуманитарные усилия международного сообщества были, как правило, нацелены на оказание помощи грузинским беженцам, вернувшимся в Галский район Это создавало впечатление о неравноправном отношении к другим жителям Абхазии, в том числе вынужденным в результате военных действий покинуть места своего прежнего постоянного проживания. Однако в ходе переговоров и дискуссий с участниками мирного процесса эти проблемы были решены, и Абазия в целом стала получать значительную помощь от международного сообщества. Представители абхазского общества при поддержке международных и неправительственных организаций получили возможности для реализации в Абхазии разнообразных гуманитарных проектов и участия в конференциях и семинарах в различных странах Европы и США. Однако непризнанный статус Абхазии и, соответственно, ее паспортов, всегда существенно ограничивал жителей страны в занятии бизнесом, возможностях участия в образовательных, творческих и иных гуманитарных проектах.

Признание Абхазии Россией в 2008 г. значительно улучшило положение Абхазии в вопросах обеспечения ее безопасности, возможностях развития торгово-экономических, образовательных, культурных и прочих связей с Россией – традиционно главным партнером Абхазии вне зависимости от ее государственно-правового статуса. Россия также взяла на себя финансирование масштабных проектов по восстановлению социально-экономической инфраструктуры Абхазии. Эти многоплановые межгосударственные отношения, создающие надежные гарантии безопасности Абхазии, являются одним из важнейших отличий в положении Абхазии и Нагорного Карабаха, который фактически, вопреки формировавшимся годами представлениям, оказался в одиночестве в ходе скоротечного, но широкомасштабного военного конфликта.

Установление официальных союзнических отношений между Россией и Абхазией повлияло и на восприятие конфликта в грузинском и абхазском обществах. Можно констатировать, что в политической повестке Абхазии и Грузии конфликт отступил на второй план, т. к. одна из сторон избавилась от многолетнего ощущения внешней военной угрозы, а вторая – от надежд на военный реванш. Вместе с тем, тема конфликта по-прежнему используется во внутриполитической борьбе и в Абхазии, и в Грузии, а также занимает существенное место во внешней политике и официальной пропаганде сторон, осуществляемой с противоположных идеологических позиций. Образ врага, формировавшийся в течение долгих лет конфликта, до сих пор занимает существенное место и в общественном сознании сторон, при этом в грузинском политическом дискурсе в качестве главной враждебной силы присутствует Россия.

Августовские события 2008 г., приведшие к разрыву официальных отношений между Россией и Грузией, а также принятое Грузией законодательство об оккупированных территориях, разрушили действовавший на тот момент международный формат переговоров, в рамках которого стороны могли подписывать документы по различным аспектам урегулирования. За этим последовало фактическое прекращение рассмотрения грузино-абхазского конфликта на площадке Совета Безопасности ООН, а также сворачивание работы в Абхазии ряда международных и неправительственных организаций. Полноценный переговорный процесс был заменен Женевскими дискуссиями, в которых Абхазия и Грузия не наделены статусом сторон в конфликте, а значит и правом подписания совместных документов. Кроме того, эта площадка не имеет постоянно действующих механизмов по содействию урегулированию и имплементации принятых совместных решений, как это было в Координационном совете сторон (1997 - 2008 гг.). В целом произошло заметное ослабление международного присутствия в Абхазии и, как следствие, понижение уровня информированности международного сообщества о ситуации в Абхазии, ее позициях и интересах. Большинство дипломатов, непосредственно в течение многих лет занимавшихся грузино-абхазским конфликтом, в настоящее время уже не состоят на службе, и сейчас складывается впечатление, что вместе с их уходом проблема конфликта стерлась из актуальной памяти западных официальных структур и исследовательских центров. Исключением являются несколько международных и неправительственных организаций и экспертов, усилиями которых сохраняются неформальные площадки для обсуждения проблем грузино-абхазского конфликта. Причем эта работа зачастую наталкивается на непонимание и критику внутри как Абхазии, так и Грузии.

В то же время фактические контакты грузинского и абхазского обществ, несмотря на политическую стагнацию и возникающие препятствия, не только не прекратились, но и расширяются. Это, прежде всего, трансграничный бизнес, а также носящие массовый характер выезды жителей Абхазии на лечение в Грузию по программам грузинского правительства. Стороны продолжают взаимодействовать и по вопросам энергетики. Эти процессы отчасти ведут к размыванию образа врага, но такое состояние нельзя назвать устойчивым, т. к. регулярно происходят события, вызывающие рост конфликтной риторики.

В целом может сложиться впечатление, что Абхазия и Грузия не заинтересованы в сотрудничестве и совместном решении существующих проблем и вспоминают друг о друге только для публичной фиксации своих давно известных позиций, встроенных во внешне- и внутриполитический контекст. Бесплодность и ритуальный характер этого дискурса давно понятны его участникам, однако они пока еще не готовы действовать за пределами привычной им повестки. Новые власти Абхазии попытались внести свежую струю в отношения с Грузией, заявив о необходимости диалога по вопросам практического характера, однако эта робкая попытка не встретила практически никакой реакции в грузинском истэблишменте и вызвала острую критику со стороны абхазской оппозиции.

Конечно, два соседних общества, прожившие без нормальных контактов друг с другом в течение 27 лет, скорее всего могли бы прожить в таком состоянии еще столько же или больше времени, при условии статичности окружающей их геополитической среды. Но эти условия зависят прежде всего от крупных мировых игроков. И ситуация вокруг Нагорного Карабаха со всей отчетливостью продемонстрировала, насколько зыбка эта многолетняя «стабильность». В подписанном Азербайджаном, Арменией и Россией соглашении ключевое внимание было уделено вопросу реанимации коммуникаций, работе которых мешал неурегулированный армяно-азербайджанский конфликт. И это неслучайно.

Южный Кавказ, с древнейших времен игравший роль моста между Передней Азией и Европой, более четверти века не выполняет эту связующую функцию в полном объеме. Функционирующие стратегические коммуникации, в частности, инфраструктура нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан, находятся под постоянной военной угрозой. Армения и Абхазия превратились, по существу, в тупики. Экономика Грузии (прежде всего ее западной части) также испытывает негативное влияние в виду отсутствия транскавказского сообщения. Можно предположить, что перспектива разблокирования коммуникаций на Востоке Южного Кавказа выведет в актуальную повестку дня и вопрос разблокирования всего комплекса коммуникаций, пролегающих через Абхазию в Грузию и далее в Армению, Азербайджан и Турцию. В этом, вероятно, заинтересованы такие влиятельные в регионе игроки, как Россия и Турция, у которых достаточно рычагов влияния на страны Южного Кавказа для того, чтобы попытаться снять барьеры, препятствующие нормальной работе сети коммуникаций. Активизация транспортных и торгово-экономических связей на Южном Кавказе была бы в интересах и других мировых игроков, заинтересованных в долгосрочной стабильности в регионе.

В связи с новой ситуацией, складывающейся на Южном Кавказе, возникает вопрос о роли в этих процессах Абхазии и Грузии: точнее, попытаются ли они реализовать в этой диспозиции свои интересы или будут выступать в качестве объектов большой политики ведущих держав? Естественно, у Грузии несопоставимо больше возможностей, чем у частично признанной Абхазии, являющейся по сути протекторатом России. Однако смотреть на Абхазию просто как на исполнителя воли Москвы было бы неверно. Известно, что в пропагандистском дискурсе Грузии и поддерживающих ее стран Абхазии не придается самостоятельное значение, она представляется как «оккупированная территория», «марионетка Москвы». Но и в Тбилиси, и в западных странах, вместе с тем, прекрасно понимают, что, несмотря на всю разницу экономических и политических возможностей России и Абхазии, их отношения все-таки носят межгосударственных характер. Об этом свидетельствуют достаточно самостоятельная позиция Абхазии в процессе формирования российско-абхазской договорной базы и в ряде иных вопросов, и Москва с уважением относится к интересам своего партнера. Поэтому Абхазия могла бы выступать субъектом возможных переговоров по ряду практических вопросов регионального сотрудничества, таких как реабилитация транспортного сообщения. Важно, чтобы Абхазия в этом вопросе не выступала с ультимативных позиций и умела проявлять гибкость, от которой зависит то, насколько другие участники будут считаться с ее интересами и пытаться встроить их в общий контекст политики на Южном Кавказе. В этом смысле очень ярким является пример Армении и Нагорного Карабаха, долгие годы пытавшихся вести переговоры с позиции силы, но под давлением известных обстоятельств, согласившихся на такие уступки, о которых в Ереване и Степанакерте ранее не смели и заикнуться. Дело совершенно не в том, что Россия может «сдать» Абхазию и допустить военный реванш Грузии, такое вряд ли возможно и с точки зрения стратегических интересов Москвы, и с точки зрения ее престижа. Однако представляется маловероятным, что крупные мировые игроки, взаимоотношения которых никогда не бывают статичными и зависят от многих глобальных факторов, еще долгие годы будут терпеть нынешний статус-кво на Южном Кавказе. В качестве примера можно привести договоренности между Москвой и Тбилиси по вопросу вступления России в ВТО, когда Абхазия и Южная Осетия были обозначены как транспортные коридоры с определенными координатами на карте, в которых контроль за проходом товаров должна осуществлять швейцарская компания. До настоящего времени этот механизм не задействован, но де-юре он существует. Причем, его работе, скорее всего, препятствует не глухое недовольство Абхазии, а ухудшение общего климата отношений между Россией и Западом и пакет взаимных санкций, оставивших Россию фактически за пределами ВТО.

Под влиянием быстрого научно-технического прогресса происходят глобальные изменения в экономике, политике и социальном устройстве. Страны, которые хотят выжить и сохранить конкурентоспособность, должны создавать максимально благоприятные условия для всесторонней модернизации. Это касается не только ведущих игроков, но и небольших государств, таких как Грузия и Абхазия. Постоянные кризисы, которые переживают эти страны, на самом деле связаны с несовместимостью их нынешних моделей существования с интересами модернизации, что особенно актуально для Абхазии, находящейся в многолетней изоляции, ограничивающей ее гражданам доступ к современному образованию, и их участие в международном обмене идеями и технологиями. В условиях глобализации ни 200 тысяч, ни 3 млн, ни даже 30 млн населения не могут существенно влиять на мировые тренды с целью их изменения в своих интересах. Здесь либо ты участвуешь в мировом процессе, либо остаешься только в учебниках истории.

Проблема малых обществ заключается в их естественном страхе перед лицом гигантских преобразований, происходящих в мире, неминуемо ведущих к изменению привычного течения жизни и стереотипов поведения. Есть, конечно, примеры, когда крупные государства создают искусственные условия для сохранения традиционного уклада малых народов, беря на себя финансирование своего рода резерваций, как это имеет место в странах компактного проживания небольших коренных народов. Но, как представляется, ни Абхазия, ни Грузия, обладающие достаточно развитыми и укоренившимися в общественном сознании национальными проектами, не рассматривают для себя такое будущее в качестве желательного. Да и географические условия не располагают к этому. Поэтому им не остается иного выбора, как обеспечивать сохранение своей идентичности, одновременно участвуя в глобальном процессе модернизации.

Грузия за последние годы достигла известных успехов в этом процессе, хотя, по понятным причинам, эти изменения не вызывают удовлетворения в обществе, одна часть которого выражает протест в связи с медленными темпами реформ, а другая – выступает с традиционалистской повесткой.

В Абхазии ситуация несколько отлична. Долгие годы изоляции, связанной с войной и санкциями, а также укоренившийся в абхазском обществе страх относительно перспектив сохранения его идентичности и политических прерогатив, объективно способствуют консервации постконфликтной модели существования государства и даже возрождению архаических форм общественных отношений. Многие проблемы, которые периодически возникают в отношениях России и Абхазии, являются именно следствием этого страха. Можно, предположить, что похожие сложности возникали бы у Абхазии и во взаимоотношениях с другими государствами, если бы она была признана международным сообществом, и должна была бы играть по установленным в мире правилам. Однако такой добровольный отказ от политических и экономических реформ, под предлогом купирования угроз существованию абхазского народа, на самом деле содержит в себе гораздо больше рисков. Прежде всего: продолжится отток из страны наиболее перспективной, образованной, творчески и экономически активной части населения; Абхазия будет непривлекательна для инвестиций, т. к. инвестор не станет рисковать капиталом в стране, живущей по своим непонятным правилам; продолжится экономическая стагнация, ведущая к упадку социальной сферы (образования, медицины, культуры); усугубятся демографические проблемы.

Надо полагать, что абхазские элиты сделают выбор в пользу реформирования страны, каким бы трудным и болезненным он ни был. Первым делом, для реализации проекта модернизации придется формировать социальный запрос в самом абхазском обществе, создавая тем самым новые социальные установки, необходимые для изменения нынешней парадигмы существования.

Другим существенным препятствием на пути процесса модернизации является отсутствие у Абхазии возможностей для полноценного и непосредственного сотрудничества с международным сообществом в гуманитарной сфере – науке, образовании, культуре. Как известно, грузинские власти, следуя своей концепции «оккупированных территорий», развивают по всему миру дипломатическую активность, направленную на ограничение подобных связей. Это порождает недовольство абхазского общества и ведет к углублению пропасти, разделяющей Абхазию и Грузию, т. к. увеличивающийся разрыв в стандартах построения экономических, социальных и политических систем будет только снижать взаимопонимание между двумя обществами.

Исходя из вышеизложенного, модель разрешения комплекса проблем, связанных с неурегулированными отношениями Абхазии и Грузии, могла бы выглядеть примерно следующим образом:

1. Следует повысить доверие между сторонами до такого уровня, чтобы они были в состоянии брать на себя обязательства по различным вопросам. В этих целях, прежде всего, нужно отказаться от агрессивной враждебной пропаганды и действий, вызывающих всплески недовольства в обоих обществах. Примерами таких действий являются постоянные препятствия, чинимые Грузией представителям Абхазии в различных творческих, образовательных и иных контактах, а с другой стороны - неразумная политика в отношении жителей Гальского района, проводимая в Абхазии, ведущая, на самом деле, не к интеграции, а к отчуждению региона. За долгие годы сторонам давно стало понятно, что такие их действия ни к чему, кроме как к взаимному раздражению, не ведут. Но они по инерции продолжают досаждать друг другу любыми доступными средствами.

2. Для того, чтобы о чем-то договариваться необходим формат переговоров, в котором Абхазия и Грузия будут сторонами, признаваемыми в качестве субъектов, наделенных правом подписывать взаимообязывающие документы, и отвечать за их имплементацию, как это было с 1993 по 2008 г. Новый международный формат может быть сконструирован на базе Женевских дискуссий. Однако для этого, прежде всего, нужно отменить грузинское законодательство об оккупированных территориях, которое ограничивает саму Грузию в возможностях вести переговоры с Абхазией.

3. Наиболее плодотворным направлением для достижения прогресса в грузино-абхазском урегулировании представляется восстановление работы коммуникаций. Это экономически выгодно всем государствам Южного Кавказа и таким крупным игрокам, как Россия, Турция и, возможно, страны Европы, которые заинтересованы в безопасной поставке углеводородов, по трубопроводам, проходящим через регион. Обсуждение этого вопроса не первый год присутствует в повестке экспертного сообщества, занимающегося проблемами Южного Кавказа, и вероятно на этой базе может быть выработана модель, соответствующая интересам сторон и способная работать, несмотря на сложный политических контекст.

4. В качестве прецедента возможной модели урегулирования грузино-абхазского конфликта могли бы служить договоренности, достигнутые между Сербией и Косово, в части, касающейся транспорта и энергетики.

5. Надо понимать, что ни одна модель урегулирования в регионе не может быть реализована вне учета стратегических интересов России, которая, как крупная военная держава и самая большая экономика в регионе, в обозримой перспективе будет являться значимым фактором на Южном Кавказе, в Центральной Азии и Восточной Европе.

Абхазии, Грузии и другим странам Южного Кавказа, видимо, придется в ближайшие годы формировать более прагматичные внешне- и внутриполитические установки, которые позволят им встроиться в процесс глобализации и сохраниться в качестве субъектов международной политики.