Версия для печати

СТЕНА: ПЯТЬ ИСТОРИЙ

В мире Пятница, 08 ноября 2019 16:35
Оцените материал
(0 голосов)

9 ноября 2019. Би-би-си. Русская служба.  30 лет назад, 9 ноября 1989 года, рухнула Берлинская стена — уникальное сооружение, полноценная государственная граница, проходившая по центру европейского города. Стена — результат политического конфликта — разделила близких и родственников.

Люди жили на расстоянии двухсот метров друг от друга, но их материальное положение, уровень гражданских свобод, даже менталитет поколение за поколением становились принципиально разными. Би-би-си рассказывает о нескольких людях, чья жизнь оказалась связана с Берлинской стеной.

Сейчас ему 81 год. В 1961-м он был берлинским студентом-медиком, любил классическую музыку и играл на скрипке. ''Берлин для меня был меккой искусств, мировой столицей свободы и политики'', — говорит он. В августе того года Вайгль уехал на каникулы в Грецию. Вернувшись, обнаружил, что его город разделен стеной.

К концу 1940-х стало понятно, что США, Великобритания и Франция с одной стороны и СССР с другой — придерживаются принципиально разных взглядов на то, какой должна быть послевоенная Германия. Страны разделили ее после войны на четыре зоны влияния; столица — Берлин — также была разделена на четыре сектора. СССР хотел сделать из Германии единую нейтральную страну и оставить себе возможность влиять на ее политику. Западные страны видели Германию в НАТО — холодная война начиналась. В 1949 году страна разделилась на две части — Германскую Демократическую Республику (ГДР) и Федеративную Республику Германия (ФРГ).

Летом 1961-го советский сектор Берлина в ходе нарастающего конфликта принял решение оградиться от западных секторов. Так появились Восточный Берлин — столица ГДР — и Западный Берлин — уникальное капиталистическое образование посреди социалистической страны. С Западной Европой его связывали два аэропорта — Темпельхоф и Тегель.

Берлин оказался разделен полноценной государственной границей.

Стена появилась 13 августа 1961-го и поначалу была уязвимой — в ней были бреши и слабо охраняемые участки. Жителям Восточного Берлина сразу запретили переход на запад, жители Западного Берлина могли свободно ездить на восток. Доктор Вайгль после возвращения в Берлин остался в западной части и решил помогать бежать тем, кто остался в восточной. У него быстро появились друзья-соратники, которые прозвали его ''Черный'' — из-за цвета волос и темных глаз. Сейчас он говорит, что не боролся с восточногерманским государством, а просто помогал людям, которые оказались там против своей воли.

На медицинском факультете Вайглю, по его словам, еле удавалось сдавать экзамены. В 1961 году студент в компании таких же единомышленников занимался тем, что собирал паспорта у жителей ФРГ, которые были согласны их отдать. Затем ехал в Восточный Берлин, вклеивал в паспорта фотографии желавших бежать, и они переходили через 14 созданных чекпойнтов — контрольно-пропускных пунктов вдоль стены.

Этот способ довольно быстро стал известен восточногерманскому министерству государственной безопасности — тайная полиция ''штази'' ужесточила досмотр жителей ФРГ. Тогда Вайгль с соратниками поехали в Австрию и уговорили таких же студентов отдать им паспорта. По ним бежали еще десятки жителей Восточного Берлина. А Вайгль и компания уже ехали за паспортами в Скандинавию.

''Твоя мать из Западного Берлина, вышла замуж за шведа, ты там родился, поэтому у тебя шведский паспорт, — инструктировал Вайгль будущего беженца, приехав в очередной раз на Восток. — Но через полгода родители расстались, мать вернулась с тобой в Западный Берлин. Вот поэтому ты не говоришь по-шведски, зато отлично владеешь берлинским диалектом''.

В январе 1962 года стену начали укреплять, и правила ужесточились. Появился настоящий паспортный контроль — как на государственной границе, с базами данных. Жителей Западного Берлина теперь обязывали заранее уведомить власти о цели визита Восточного. Это могло быть посещение родственников или, например, однодневный туризм. Свободно ездить на Запад могли только пенсионеры. Остальным гражданам ГДР попасть туда стало почти невозможно. Примерно как для жителей советского блока посетить капиталистическую страну — даже ''благонадежных'' не всегда выпускали. У ''неблагонадежных'' просто не было шансов.

Трюк с паспортами перестал работать. Пришло время тоннелей.

Вдоль Хайдельбергерштрассе, небольшой и тихой улицы на юго-востоке Берлина, идет полоса из булыжника — так во многих районах Берлина сейчас обозначается место, где была стена. Из пятиэтажного белого дома №35 в 1960-х на запад города прорыли сразу три тоннеля, а всего с этой 400-метровой улицы — восемь.

''Для нас, активистов, преимущество этого места было в том, что расстояние между домами на Западе и Востоке было не больше двадцати метров. Тоннель такой длины можно прокопать за три дня и три ночи, для этого не нужно электричество, можно работать с фонариками, не нужен дополнительный кислород'', — рассказывает Вайгль.

Он вспоминает, что тоннели были очень узкими — 50-60 сантиметров. Их нельзя было копать руками — рыли лезвиями лопат, привязанными к ногам. Землю выносили в больших тазах, в то время мясники в таких таскали на рынки мясо.

В центре города, на Бернауэрштрассе, тоннели были длинными — до 140 метров, для их строительства использовали тросы, лебедки, проводили электричество. Места, где их рыли, сейчас тоже обозначены на асфальте — с указанием числа беженцев, прошедших через каждый из них.

''В Берлине было вырыто 75 тоннелей, и только 19 из них получилось использовать сравнительно долгое время, — говорит Буркхарт Вайгль. — Большинство остальных раскрыли предатели. Обрушения тоже были, но не много. Через все туннели в совокупности смогли освободиться примерно 400 человек. По канализации ушли 800 человек. По поддельным паспортам — 10 тысяч, если округлить''.

Еще один популярный способ побега — в багажниках автомобилей — был известен сотрудникам ''штази'' с самого начала. Машины с Запада проверяли, искали и находили тайники. Вайгль и сообщники купили семиметровый ''Кадиллак'' размером ''с океанский лайнер'' и оборудовали тайник там, где его и не подумали бы искать — под капотом, рядом с передним пассажирским сиденьем. Так они вывезли еще около трех десятков человек. Чтобы машину не раскрыли, они много раз перекрашивали ее: она была то черной, то желтой, то зеленой. Они меняли номера, они сбивали эмблемы и превращали ее в ''Шевроле'' или ''Меркюри''. Их не поймали.

Дважды в середине 1960-х, говорит доктор Вайгль, агенты ''штази'' пытались его похитить и вывезти на восток. Один раз ему устроили засаду у стены: пограничники прошли в метре от укрытия, где он лежал, и у него по спине ''лился ручьями пот — это был настоящий страх смерти''.

В 1969-ом у Вайгля и его жены родился сын. На следующий год жена сказала: если ребенка похитят, шансов вернуть его не будет — и предложила уехать из Берлина. Она была настолько категорична, что Вайгль даже не завершил свою последнюю операцию — вывоз на Запад застрявшего в ГДР француза; его после переговоров вернут домой власти Франции. Вайгль и его семья уехали из Берлина в Ганновер, больше он побегами не занимался.

С 1961 по 1970 годы он помог уйти на Запад примерно 650 людям.

Жители Восточного Берлина не знали, как устроена стена. В начале 1970-х последние этажи домов, откуда ее можно было увидеть сверху, расселили; иногда сносили целые здания.

За 3,6-метровой стеной с цилиндрическими барьерами наверху — чтобы невозможно было зацепиться — была полоса земли, как правило, около 70 метров шириной. На ней стояли противотанковые ежи и были разбросаны шипы, некоторые участки засыпаны ровным слоем песка — чтобы видеть следы беженцев. Посреди этой полосы стоял обычный бетонный забор, через каждые 200 метров вдоль него шли пункты контроля с вооруженными пограничниками. С другой стороны полосы стояла еще одна 3,6-метровая стена.

При попытке бегства с 1961-го по 1989-й год погибли по меньшей мере 140 жителей Восточного Берлина.

В тот же день, когда начали строить стену, мать Ромы попыталась перейти в западную часть города. Ее остановили пограничники и, как предполагает Хайманн, внесли в список неблагонадежных. С тех пор ни одного из членов ее семьи не пускали в Западную Германию, даже несмотря на то что у них там жили близкие родственники.

Рома Хайманн говорит, что детство у нее было ''просто отличное''. Но и о том, что ей хочется жить на Западе, она думала с ранних лет. ''Нам нельзя было на ту сторону, но наши родственники нас не бросили, навещали. И из-за этого, конечно, многое становилось понятно: ясно было, что нам в ГДР врут, что Запад — это совсем не так плохо, как говорят. Я понимала, что у меня, у ребенка, отняли право поехать к родственникам в гости''.

Когда Роме было десять лет, она увидела цирковых акробатов и решила, что тоже хочет в эту профессию. Тайком от родителей она написала в цирковую школу; ей ответили, что ко вступительным экзаменам допускают детей с 13 лет — пусть она подрастет и приезжает в Берлин.

Рома занималась спортом почти ежедневно, и ей очень нравилось. Плюс, говорит она, тренировки после уроков позволяли избежать ''ужасных пионерских сборищ'' (в ГДР, как и во всех социалистических странах, была пионерская организация, только галстуки у детей были синими).

В 13 лет Рома вновь написала в цирковую школу, и ее позвали сдавать экзамены. Она рассказала обо всем родителям, и те согласились ее отпустить. Примерно тогда же у Ромы Хайманн появилась мечта: поехать в ЮАР и увидеть слияние Индийского и Атлантического океанов — должно быть, волшебно красивое место, думала она.

''Был шанс, что после цирковой школы мне разрешат выезжать, — вспоминает она. — Я так хотела в Южную Африку, так хотела в ФРГ. Я бы возвращалась всякий раз, поначалу не хотела бежать''.

Вскоре Рома поняла, что ездить по всему миру ей не дадут. В составе цирковой труппы она побывала в Советском Союзе, Польше и Чехословакии — на этом список разрешенных стран для нее заканчивался. Ей нельзя было даже в сравнительно либеральные социалистические Венгрию и Югославию. Ее заявления с просьбой навестить бабушку в ФРГ стабильно отклонялись. ''Я до сих пор не знаю, почему это все было мне запрещено, я ведь просто хотела попутешествовать'', — говорит она.

После окончания школы она работала в государственном цирке ГДР и мечтала о побеге: ''Я думала, что, даже если меня схватят, я попаду в тюрьму, отсижу там года два, но потом-то меня обязательно выкупят''.

Такая практика, формально секретная, действительно существовала между ФРГ и ГДР с 1960-х годов. Для ФРГ это был политический вопрос, для ГДР, чья валюта котировалась в пять-десять раз меньше западногерманской, - еще и экономический. В конце восьмидесятых за каждого освобожденного Восточная Германия получала примерно 100 тысяч марок ФРГ (для сравнения — ''Мерседес'' последней модели в то время стоил около 20 тысяч марок).

В то время Рому окружала компания друзей разных творческих профессий. Они весело проводили время, общались с такими же сверстниками, приезжавшими из Западного Берлина. Однажды приятель Ромы подвел к ней невысокого, очень обаятельного юношу и сказал: ''Возможно, тебе не надо садиться в тюрьму. Это Тони, он из Западного Берлина. Выйдешь за него замуж и уедешь с ним''.

Она вспоминает: ''Я посмотрела на Тони и сразу подумала: на него можно положиться. Мы очень быстро подружились''. У Ромы тогда был бойфренд, у Тони — девушка в Западном Берлине, но против фиктивного брака никто не выступал, все находили затею ужасно захватывающей.

Тони Гервида не очень хорошо помнит, как он попал в Западный Берлин, — вообще-то в тот день он ехал в Париж. Тони аргентинец, во время службы в армии принимал участие в Фолклендской войне в 1982 году. Получил диплом химика, а потом решил поездить по миру. Они с друзьями ехали автостопом во Францию, но, проснувшись на обочине шоссе после очередного веселого вечера, поняли, что ехали в противоположную сторону и находятся неподалеку от западногерманского Нюрнберга. Тут кто-то вспомнил, что в Западном Берлине есть пара приятелей, которые их примут.

В Западном Берлине Тони поселился в коммуне, продавал цветы, работал кровельщиком, поваром в аргентинском ресторане, барменом. Свою жизнь в середине 1980-х он описывает двумя словами — секс и наркотики. Рок-н-роллу он предпочитал берлинские панк-группы.

Гервида стал ездить на Восток и моментально нашел там друзей. Сейчас он вспоминает, что, когда ему в 1987 году предложили жениться на Роме, он подумал: ''Это просто драйв — поиграю с самой опасной спецслужбой мира. Люди по ту сторону границы не новички, но у нас все получится''. Они подали заявление в восточноберлинский загс.

С того же дня они оба попали под наблюдение, говорит Рома Хайманн, а на ее семью стали сильно давить. На работу к родителям пришли сотрудники ''штази'' и сказали, что с дочерью придется прервать все отношения. Муж ее сестры учился на криминалиста, к нему тоже пришли представители спецслужбы и сказали, что он не сможет продолжить обучение, если он и его жена будут поддерживать связь с Ромой.

И родители, и семья сестры отказались — ее мужу пришлось стать разнорабочим на судоверфи: доучиться ему не дали.

Сама Рома Хайманн прошла через несколько допросов, ее пытались переубедить, но в конце концов пообещали прислать телеграмму с датой, когда ей можно будет выйти замуж.

Рома и Тони готовились к свадьбе: регулярно встречались, делали вид, что целуются, — в непосредственной близости от чекпойнтов в центре города, вели любовную переписку.

Власти ГДР дали разрешение на свадьбу, и Тони едва не опоздал на нее — его долго не пускали пограничники. Рома боялась: вдруг он испугается и не придет.

В итоге фиктивная свадьба прошла, по воспоминаниям молодоженов, весело. К ужасу отца невесты и сотрудницы загса молодожены включили во время церемонии The Rolling Stones, потом гуляли по зоопарку, сидели в ресторане, слушали Pink Floyd. Свадьбу — в качестве работы для поступления в академию кино и телевидения — снимал один из приятелей Тони. Он вдохновлялся только вышедшим тогда фильмом Вима Вендерса ''Небо над Берлином'', где главный герой влюбляется в акробатку.

Спецслужбы предписали Хайманн покинуть Восточный Берлин в 24 часа. Она взяла с собой трапецию, другие инструменты для работы и тирольскую гармонь — на продажу, чтобы были деньги на первое время.

''Пограничники открыли чемодан и сначала решили, что трапеция — это оружие. Пришлось объяснять им. К счастью, я положила туда же фотографии, где видно, для чего мне трапеция. Было страшновато — они излучали такую власть. Я думала: Рома, просто проходи, ты почти у цели, молчи, не открывай рот'', — рассказывает Хайманн.

Она оставила дома собаку, личные вещи, цветы на окнах. Забрать их Рома смогла только через два года — после падения стены.

В первый же день в Западном Берлине Рома и Тони решили прогуляться. С одной из высоких точек города она увидела, как на самом деле устроена Берлинская стена, и только тогда поняла, насколько опасной была бы попытка перепрыгнуть ее.

Пункт погранконтроля как будто был запечатан навеки. Я думал: это Восток или уже Запад? Я оказался на улице, где стояли настоящие стальные машины. Не ''Трабанты'' и ''Лады'', там были ''Мерседесы'', — вспоминает житель Восточного Берлина Ральф Хенель.

Выйдя из тюрьмы, Ральф Хенель сел на трамвай и поехал на Фридрихштрассе. Он ходил по территории недавно исчезнувшего чекпойнта и смотрел то на восточную часть города, то на западную.

Сейчас Ральфу Хенелю 55 лет, он вырос в Ростоке — самом большом городе-порте ГДР на Балтийском море. С детства ему нравились бокс и борьба. Он боролся в секции при школе, а потом, по рекомендациям друзей, нашел клуб, где учили джиу-джитсу. Там Хенель окончательно решил, что хочет заниматься боевыми искусствами профессионально.

Из силовых видов спорта в Восточной Германии можно было заниматься только боксом, дзюдо и рестлингом. Спортсмены ГДР выступали на чемпионатах мира и Олимпиадах (серебро и золото на Играх-1976 в Монреале и Играх-1980 в Москве) — и все это работало на бренд страны.

Карате, кунг-фу и другие виды боевых искусств официально запрещены не были, но, как и в СССР, ими можно было заниматься только, по сути, подпольно. С точки зрения властей, это были опасные виды спорта: тренированный спортсмен якобы обладал невероятной силой — мог даже убить другого человека с помощью боевых приемов. В ГДР нельзя было найти профессиональных журналов о боевых искусствах, о них не рассказывали в СМИ. О них можно было узнать только с Запада.

В 1984-м 20-летний Ральф переехал в Берлин и начал заниматься кунг-фу самостоятельно, с помощью видеокассет и журналов, купленных на черном рынке. В 1985-м он вступил в переписку с учителем из Западного Берлина. Тот несколько раз приезжал к нему; занятия проходили прямо в квартире Хенеля, а один раз — на поляне за чертой города. Потом учитель сказал, что власти ГДР запретили ему въезд в страну.

Сейчас Хенель говорит, что смутно подозревал: за его активностью наблюдает ''штази''. У его дома, где проходили тренировки, стояли непонятные автомобили. На тренировки приходили подозрительные новички.

В поисках нового учителя он звонил в Западный Берлин. ''Это было довольно сложно — прямой связи не было, — вспоминает Ральф. — Идешь на почтамт в Ростоке и говоришь: хочу позвонить по этому номеру. Тебе говорят — ждите. Иногда приходилось ждать шесть, семь или восемь часов, я приходил туда со своими бутербродами. Потом объявляют номер телефонной будки, ты все бросаешь и, счастливый, бежишь туда. Говоришь: я хотел бы пообщаться вот с таким-то человеком, а его жена отвечает: ''Его сейчас нет дома, он вышел перекусить. Перезвоните через полчаса?'' Они же не знали, как это трудно для нас''.

1 июня 1986 года к Хенелю приехал новый учитель. Они встретились у чекпойнта на Фридрихштрассе. Было раннее утро, через пропускной пункт проходили в основном жители Западного Берлина с большими сумками, набитыми вещами и продуктами, — для восточных родственников.

''Это было как в малобюджетном шпионском фильме. Я стоял и высматривал его, он смотрел на меня. Мы кивнули друг другу, сели в одно такси, потом поменяли его на другое, приехали на место, поднялись наверх в квартиру'', — вспоминает Ральф первую встречу с учителем. Они занимались, как правило, вдвоем. Учитель требовал оплату в ''твердой валюте'' — марках ФРГ. Иногда Хенель расплачивался с ним советскими сувенирами, черной икрой или венгерским салями.

В июле 1988-го в квартиру Ральфа Хенеля позвонили. Трое людей в костюмах сказали, что работают в министерстве государственной безопасности, и предложили поехать с ними ''прояснить несколько вопросов''. Один из них слегка приоткрыл полу пиджака, и Хенель увидел пистолет.

Его допрашивали несколько часов. ''В какой-то момент я сказал: хватит, я хочу поговорить с адвокатом'', — рассказывает Хенель. Сотрудники ''штази'' захохотали. Один бил ладонью по столу, второй вытирал слезы. Третий сказал: ''Ты что, детективов насмотрелся? Отличная шутка. В камеру его''.

Через день после ареста состоялся суд, на котором Хенелю избирали меру пресечения. Судья спросил: вы собирались бежать в Западную Германию? Собирались ли присоединиться к запрещенной в ГДР организации? Хенель дважды ответил: ''Конечно, нет'', — и его арестовали.

Официально Хенеля обвинили в попытке бежать на Запад и в предательстве родины — за контакты с мастерами кунг-фу. На допросах Хенелю говорили, что его учили запрещенным видам борьбы, чтобы оставить в социалистическом лагере и ''активировать'', когда начнется вражеская атака на ГДР.

Адвоката, которого Хенель просил в день задержания, он увидел только осенью — в суде. Тот не помог. В зале заседаний, набитом сотрудниками ''штази'', государственный обвинитель сказал, что вина подсудимого доказана, и суд дал ему 3,5 года тюрьмы.

До падения Берлинской стены оставалось десять месяцев.

После суда Ральф сидел в СИЗО с обычными уголовниками, которые ''протягивали из-за решеток татуированные руки и кричали: ''Мы вас достанем''. Потом его этапировали в Котбус — небольшой город рядом с польской границей, примерно в 150 километрах от Берлина.

''Маленькая девочка в поезде спросила маму: ''А они что, все убийцы?'' — вспоминает Хенель, как он и другие осужденные стояли на железнодорожной платформе в ожидании грузовика, который отвезет их в тюрьму. — Но один из арестованных рядом со мной был просто артистом, второй сантехником, третий — хирургом''. Приехав, они увидели огромные стены с бегающими лучами прожектора на них, колючую проволоку, вышки с пулеметами и охранников. Новеньким раздали куски хлеба и маргарин.

''Я помню парня, который пытался воссоединиться со своей матерью, которая жила в Западной Германии, и публично угрожал повеситься. Ему дали год и два месяца за демонстрацию против социализма. Видел доктора, который оставил запись в гостевой книге ресторана, что здесь обслуживают хуже, чем в других странах Восточной Европы, — и его посадили за антиправительственное выступление. Я видел партийного чиновника, который сказал что-то против своей партии, секретаря молодежной организации, артиста, пастора. Это был шок'', — рассказывает Хенель.

По словам Ральфа, драки в тюрьме были не редкостью — уголовные били политических, и это даже поощрялось. В целом в тюрьме была создана атмосфера, при которой нельзя было расслабиться ни на секунду. Круглосуточные угрозы, крики, стычки, удары связками ключей по металлическим дверям и обыски. ''Ты просыпался и засыпал с чувством опасности'', — вспоминает Хенель. Один из его сокамерников начал мечтать о самоубийстве — говорил, что просто хочет нормально заснуть.

Больше всех, по воспоминаниям Хенеля, политических заключенных ненавидел охранник, которого они прозвали RT (Roter Terror) — ''красный террор''. Он любил говорить: ''У меня жена страшная, но зато она коммунистка, а вы — мусор человечества''.

Хенель и его сокамерники работали в три смены — делали запчасти для фотоаппаратов, которые потом продавались за валюту в ФРГ. Однажды в ноябре, в два или в три утра, они построились, чтобы идти на очередную смену, и заметили — что-то изменилось. Злые и нервные охранники стояли с автоматами наперевес, с конвойных собак сняли намордники. Кто-то в толпе заключенных предположил, что их ведут на расстрел, и началась легкая паника.

Их завели в рабочий цех, и там смена увидела представителей компании, которая производила эти фотоаппараты, — иногда они приезжали в тюрьму. Гости были в эйфории, некоторые — пьяные. В обычный день такое и представить было невозможно.

Доступа к СМИ в колонии не было; что происходит на воле, осужденные не знали. В Берлине тем временем с конца лета 1989 года проходили массовые выступления за политические и гражданские свободы. 11 сентября социалистическая Венгрия открыла границу с Австрией, и только за три дня на Запад через Чехословакию уехало 15 тысяч граждан ГДР. В октябре в отставку ушел возглавлявший страну с 1971 года Эрих Хонеккер.

Никакого смысла в Берлинской стене больше не было.

''Попробуйте угадать, где мы гуляли этой ночью!'' — кричали заключенным вольные работники. Осужденные говорили, что им, в целом, все равно, но кто-то из любопытства спросил. ''На Курфюрстендамме!'' — кричали те название главного бульвара в Западном Берлине. Осужденные поинтересовались, верят ли вольные люди в инопланетян и не вредно ли им столько пить. Один из работников на это сказал: ''Вы здесь сидите за то, что пытались туда попасть, а я сегодня ночью там был''.

В середине ноября мать Ральфа Хенеля пришла в тюрьму и ждала очередного свидания с сыном. К ней подошел охранник и пробурчал: ''В течение трех дней он будет освобожден''.

Когда ехали в Берлин на электричке, то видел даже не стену, а западные высокие здания. Я радовался, что-то в этом было запретное. Кричал: ''Запад!'', а родители в ответ говорили: ''Потише же!'' — вспоминает предприниматель Никита Сатарев.

Берлинская стена, да и ГДР в целом не просуществовали бы столько лет без советских войск. Их группа в Германии была крупнейшей из зарубежных во времена СССР. Если бы война перестала быть холодной, то около 7,5 тысяч танков, базировавшихся здесь, должны были пробить клин до Ла-Манша. Советские инфраструктура и имущество в конце 1980-х, по некоторым оценкам, составляли 30 миллиардов марок ФРГ. За годы СССР службу здесь прошли больше 8 миллионов человек, и это не считая гражданских специалистов. Ради армии строились заводы, на нее работали целые города.

В 1986 году Никита Сатарев учился в челябинской начальной школе. Его отца пригласили возглавить цех завода ''Прогресс'' неподалеку от Берлина, где ремонтировали военную технику и выпускали одноименные автобусы. На пике его существования там работало три тысячи человек.

Сатарев вспоминает, что в 1987 году они с мамой приехали на поезде в Москву, а потом — тоже на поезде — в город Франкфурт-на-Одере рядом с границей бывшей ГДР и Польши. Там их встретил отец, отвез переночевать в гостиницу и дал Никите желатиновые конфеты в форме ягод. Раньше мальчик таких не видел.

''По нашим меркам в магазинах здесь было все'', — говорит Никита.

Они поселились с семьей в небольшом поселке Кенигс-Вустерхаузен в часе езды от Берлина, где пятиэтажные дома разбросаны по редкому лесу. Раньше дома были серого цвета, сейчас их перекрасили в яркие белый и желтый. В трех подъездах дома Никиты жили такие же командированные сюда граждане СССР, в одном — восточные немцы. Он и его друзья жгли здесь костры, собирали грибы. С немецкими детьми не играли — не поощрялось, да и языковой барьер мешал.

''Когда мы переехали, меня больше всего поразили панки, — вспоминает сейчас Сатарев. — Люди выглядели неординарно по сравнению с Челябинском — с ирокезами, волосами, раскрашенными в разные цвета. Одеты грязно — в нашем понимании. Они очень откровенно целовались на улицах, мы такого никогда раньше не видели''.

За контакты с немцами, говорит он, наказание было суровым, до выезда обратно в СССР за 24 часа. Но во второй половине 1980-х эти правила смягчили. Никита и родители не только ездили в Берлин, но и купили машину у местных жителей. Мимо Берлинской стены они много раз проезжали.

''Это стена, за ней враги, туда лучше не ходить, и все будет хорошо'', — описывает Никита Сатарев свои ощущения тех лет. В немецкой школе для советских детей и без политинформации все было просто: на Западе — враги, на Востоке — друзья, а мы из СССР — самые хорошие.

Каждый день Никита и его друзья садились в автобус и ехали в школу в Вюнсдорф, это примерно в 20 километрах от его поселка. Во время войны здесь была ставка немецких войск, после победы город почти на 45 лет заняло советское командование. Для граждан ГДР он был полностью закрыт.

Летом 1989 года командировка Сатаревых завершилась, и они вернулись в СССР. ''Нам казалось, что мы уезжаем из крепкой страны, а ее через несколько месяцев уже не будет существовать'', — до сих пор недоумевает Никита. За следующие годы он несколько раз приезжал в эти места — за воспоминаниями.

В 1990-м победившие во Второй мировой войне СССР, США, Великобритания и Франция подписали с министрами обороны ГДР и ФРГ ''Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии''. По документу, советские войска должны были покинуть ГДР к концу 1994 года. Бывшие советские союзники оставались, забирая объединенную Германию в НАТО. Для тех, кто ностальгировал по советским временам, это был один из самых больших ударов. Министр обороны СССР Дмитрий Язов назвал подписание договора предательством. Друзья Никиты Сатарева из семей военных потом рассказывали, что из Германии их вывозили в Россию ''в поле — и выживай там как хочешь''.

Буркхарт Вайгль, помогавший людям перебраться в Западный Берлин, сделал успешную карьеру в медицине. Он работал ортопедом и спортивным врачом, разрабатывал оборудование для хирургических операций.

В 2005 году Вайгль передал практику сыну и начал изучать документы, связанные со стеной и людьми, которые в разные годы бежали через нее. Он написал об этом книгу, читает лекции студентам и продолжает играть на скрипке.

В 2012 году его наградили орденом за заслуги перед Германией — это главная награда страны.

''Тогда я в первую очередь подумал, что хочу его посвятить своим учителям, которые к этому моменту были уже мертвы или очень стары. Людям, которые были расстреляны у стены. Мне самому награда не нужна, — говорит Буркхарт Вайгль. — Но, конечно, я был горд — и до сих пор еще немножко горжусь тем, что получил этот орден''.

Мечта Ромы Хайманн-Гервида сбылась — она побывала в ЮАР на месте слияния двух океанов. Как выяснилось, увидеть, где кончается один и начинается другой, невозможно, но это все равно очень красиво.

Она работала в ЮАР несколько лет, была артисткой цирка в других африканских странах, Японии, еще несколько лет работала в Cirque du Soleil в американском Лас-Вегасе. Недавно она получила травму плеча и прекратила выступления.

Закончив специальные курсы, сейчас Рома учит собак-поводырей и занимается дрессировкой агрессивных животных. На наше интервью в Берлин она приехала с тремя собственными бордер-колли.

Ее бывший муж Тони Гервида сейчас возглавляет небольшую компанию, которая производит видеопродукцию, и воспитывает двух сыновей.

Их фиктивный брак продлился три года — оба со временем просто забыли, что женаты. Потом они развелись, но остались друзьями, пусть и общаются сейчас редко.

''Я всю жизнь больше думала об акробатике, чем о политике, но как же я рада тому, что этой стены больше нет, — говорит Рома. — Пусть этот мир останется свободным от нее''.

Ральф Хенель, сейчас успешный тренер по кунг-фу и автор мотивационных книг, в итоге эмигрировал в Канаду — он вспоминает, как вместе с другими осужденными они листали чудом попавший в тюремную библиотеку путеводитель по Ванкуверу и думали, что это, должно быть, самое свободное место на Земле.

В Котбус он впервые после освобождения вернулся вместе с 15-летней дочерью. Местная ''исправительная'' тюрьма, где во времена ГДР сидели диссиденты и другие осужденные по политическим статьям, а также уголовные преступники, долгое время была одним из градообразующих предприятий.

В 2011 году бывшие осужденные этой тюрьмы, объединившиеся в организацию ''Правозащитное общество'', выкупили здание и открыли здесь музей.

''Прошло столько лет, а я до сих пор как в странном кино, — говорит Хенель. — Я могу показать своей дочери камеру, где я сидел, но это уже не тюрьма, а музей прав человека. Я могу встретить ее в аэропорту, который раньше был в Западном Берлине, привезти в Восточный и показать ей остатки стены. Отвезти ее к бабушке, которая живет на востоке, а потом свозить на концерт в западной части города. И девочке уже невозможно представить, что грозило людям за такие перемещения''.

Дочь Ральфа рассказывает, как в прошлом году перешла в новую школу и сказала одноклассникам, что ее папа — осужденный. После того как эта информация дошла до изумленных учителей и директора, ей пришлось уточнить, что политический заключенный. В стране, которой уже давно нет.

Никита Сатарев с родителями вернулись в Германию уже в 1992 году — отец в Челябинске занялся бизнесом, и ''в какой-то мере находиться в России стало опасно''.

''В чем-то было хорошо, — говорит он. — Можно было покупать любые машины, шмотки, джинсы. Но у некоторых людей чувствовалась депрессия: они оказались выкинуты из жизни. Предприятия закрылись, войска выводились в никуда. Ну и к русским отношение поменялось — если раньше нас воспринимали как великую и могучую страну, которая держала в кулаке пол-Европы, то потом мы приехали сюда как люди третьего сорта, простите''.

Никита закончил в Германии школу и вернулся в Россию — во многом потому, что из друзей у него в Берлине была только собака. Но в 2000-е он приехал обратно уже с женой и ребенком. ''Пусть у сына будет двойное гражданство и возможность выбора — как это было и у меня'', — объясняет он.

Вместе с Никитой мы гуляем по поселку Кенигс-Вустерхаузен и идем в сторону завода, где во времена ГДР работал его отец. Некоторые постройки из детства Сатарева стоят здесь до сих пор. На стене гаража можно разглядеть надписи: ''В субботу день Нептуна'', ''ДМБ-89'', ''Лена едет в Союз'' и даже ''Лена + Ирина = лисбианки''.

За лесом возле Вюнсдорфа, где Никита ходил в школу, можно разглядеть провалившиеся крыши старых зданий. Немцы избирательно подошли к советскому наследию — какие-то объекты просто уничтожили, а какие-то оставили стоять. Разваливающиеся здания — это бывшие казармы; такое ощущение, что с 1994 года сюда никто не заходил. На полу одной из них — пустая пачка сигарет ''Прима'' и обрывок советской газеты, на полу другой разбросаны шинели.

''Многие здесь пребывали в эйфории, но прозрение наступило быстро, — уверен Никита. — В ГДР не хотели распада страны, здесь хотели только иметь право на свободный выезд. А в итоге добились этого, но жить богато так и не стали. Что касается России, то стало только хуже. Тогда все думали, что это холодная война закончилась, а на самом деле стена только отсюда исчезла - и появилась прямо у наших границ. Противостояние как было, так и есть''.

Вечером 9 ноября 1989 года сменивший Хонеккера глава ГДР Гюнтар Штабовски объявил, что жители востока Германии смогут получать срочные визы, чтобы посещать запад. Тем же вечером сотни тысяч людей вышли к Берлинской стене. Пограничники сначала пытались остановить толпу водометами, но потом открыли границу. За следующие три дня на запад ушли три миллиона человек.

В октябре 1990-го две Германии объединились, стену снесли, ее небольшие фрагменты, вроде Истсайдской галереи или комплекса на Бернауэрштрассе, остались на память. Полоса из булыжника, которую оставили на месте стены, идет по тротуарам и проезжей части улиц. Где-то на ее месте построили дома, где-то она проходит прямо по порогу недавно открытого ресторана, а ближе к окраинам города просто исчезает на пустырях.

https://www.bbc.com/russian/resources/idt-783db661-bf17-4a6e-9eb1-474ade94865c

Прочитано 1359 раз Последнее изменение Пятница, 08 ноября 2019 16:50